В передаче на ютубе «Как русский рок вышел из подполья» тема участия КГБ в создании и функционировании ленинградского Рок-клуба поднимается в самом конце и не самим ведущим, стесняющимся этой темы, как разговора о веревке в доме повешенного, а самими участниками, понимающими, что не упоминать это нельзя.
В то время как эта тема, возможно, самая главная: не потому, что без КГБ не было бы экспансии Гребенщикова и Цоя на заре перестройки, а потому что это имеет отношение к нам сегодняшним. Ибо по тому, как КГБ управлял и манипулировал рок-музыкой и другими музами-подружками перед перестройкой, можно отчетливее понять, что происходит в России сегодня: это почти те же люди и схожие методы. О том, насколько важным было влияние КГБ, решившегося в начале 80-х на эксперимент с андеграундными музыкантами, писателями и художниками в Ленинграде, спорят, и точка здесь вряд ли будет поставлена скоро. Тем более что те, кто знает больше и мог бы поделиться подробностями - со стороны самого КГБ и тех, посредством которых это подчас дистанционное управление осуществлялось, не спешат делиться воспоминаниями. Их резоны понятны. Дивидендов здесь не заработать. Если посмотреть с холодным вниманием назад, то можно подумать, что в самом начале 80-х ленинградский КГБ решил провести репетицию перестройки: для чего в течение года создал три новые институции: Клуб-81 для андеграундных писателей, Рок-клуб для музыкантов и ТЭИИ (Товарищество экспериментального изобразительного искусства) для художников. Естественно, некоторые из непосредственных участников на этом месте уже готовы начать возражать: мол, ничего КГБ не создал, он просто смирился с ходом обстоятельств, а затем делал только вид, что управляет броуновским движением. Но на самом деле эта ситуация больше напоминает флирт, где кто активная сторона, а кто пассивная, не всегда ясно; в том числе потому, что они могут периодически меняться местами. Кто голова, а кто шея – не столь важно, так как в дальнейшем, ввиду интимного тумана вокруг брачного ложа позы сверху и снизу подвержены рокировке. В ролике Пивоварова на этой теме Гребенщиков звучит более трезво, чем ведущий, избегающий задавать прямые вопросы и подчиняющийся инерции. О том, что андеграундная среда была инфицирована стукачами, знали все, и когда во время скандала с ментовским винтиловом (задержанием по-русски) посетителей рок-клуба возникла буча - понятно, уже при Горбачеве, когда КГБ покатился колбаской по Малой Спасской - из зала на Рубинштейна в испуге выскочила треть, подгоняемая криками: кагэбешники, проваливайте. Но ведь дело не в количестве, дело в замысле и способах его осуществления. Ведь что, собственно говоря, происходило? Так как творческие союзы при совке были чрезвычайно закрытым сообществом, с большой неохотой пускавшем к себе чужаков (кормушка была, конечно, богатая, но ее привлекательность уменьшалась от числа едоков), то после экспансии шестидесятников муравейник закрылся, и заставить его приоткрыть двери мог только тот, кто обладал большей властью. Такой властью (не абсолютной, но принципиальной) обладал КГБ, - и при возникновении Рок-Клуба, ТЭИ, Клуба-81, казалось, играл на стороне представителей андеграунда. Именно кураторы от КГБ осуществляли давление на творческие союзы и городские/партийные/комсомольские власти, требуя от них немного: чуть-чуть подвинуться и позволить голодным неофициалам поставить хоть пяточку, хоть носок. Так как запрещающих органов было полно (запрет и есть эманация власти), то кагэбешники с помощью кураторов, агентов и добровольных помощников осуществляли челночную дипломатию, снуя между медленно сближающимися сторонами. Понятно, что за помощь в медленной и трудоемкой социализации, а точнее в переходе из как бы почти неуправляемого пространства неофициального искусства в тамбур, где все так же свистели все ветра, но впереди уже маячила и поскрипывала в полуоткрытом-полузакрытом состоянии дверь, КГБ хотело плату в виде игры по правилам. Те, кто все эти годы продолжает утверждать, что никто нонконформистским искусством не управлял, утверждают это потому, что многие из правил, выставлявшихся кагэбэшниками-кураторами при разговорах с теми, кто был как бы передаточным звеном, можно было нарушать - и они нарушались, даря иллюзию свободы. Но это была свобода на поводке, и как только кто-то достигал границы дозволенного, поводок натягивался, и в шею свободолюбца вонзались шипы строгого ошейника. Но нам, смотрящим на эту ситуацию из конца 2019-го, важно не только то, насколько обманывались представители андеграунда по поводу своей управляемости, а то, насколько это имеет отношение к дню сегодняшнему и к политическим процессам после перестройки. Практически все первые структуры типа Съезда народных депутатов (помните такой?), партии, вроде какой-нибудь там ЛДПР или Единой России, такие институты, как Совет при президенте по правам человека, создавались по выкройке Рок-клуба и Клуба-81. Разница была только в проценте внедренных агентов, полностью управляемых и частично управляемых членов, некоторые из которых продолжают считать себя независимыми и так и позиционируют себя в обществе - с согласия своих кураторов, которым не нужна огласка и обнажение инструментов управления. Но не менее принципиальна и сама ситуация конвергенции, опробованная на музыкантах, писателях и художниках из ленинградского подполья, которые в самом начале перестройки одними из первых стали демонстрировать полученную свободу и тем самым как бы позволили осуществить одну из главных задач перестройки (по фирменному методу, использованному подчиненными генерала Калугина) - добавить по вкусу некоторое количество новой крови в старый бурдюк, чтобы сам бурдюк остался, но цвет его вроде бы переменился. Ведь Гребенщиков, Цой, как и наиболее известные андеграундные писатели и художники, не вырвались в свободный космос. Они просто получили возможность вписаться в ту культуру, которая существовала, которая вроде как менялась по риторическим приемам, но оставалась советской. Они существовали вроде как бы отдельно, но при этом как часть целого, репутацию которого они, таким образом, улучшали: мол, у нас есть и правые, и левые, и серо-буро-малиновые. Но это и позволило, так или иначе, сберечь это целое, этот вроде бы протеический советский мир, бросившийся перестраиваться - ограничиваясь, однако, теми изменениями, которые не затрагивали то, что затрагивать было бы опасно. И напоследок о вопросе от ведущего Джоанне Стингрей, сыгравшей роль Иоанна Крестителя для некоторых представителей ленинградского рока, оказавшихся на выпущенной ею пластинке в совершенно неизвестном и непрестижном американском лейбле. Для туземцев что золотые бусы, что пластмассовые, особенно когда палуба покачнулась под ногами, - разницы нет. А западный авторитет – неразменный рубль, поэтому после выхода пластинки в Америке именно те, кто на ней оказались, и обрели в полезшем по швам совке звездный статус. Что же касается вопроса ведущего: а могла ли у того же Гребенщикова сложиться карьера на Западе, ответ Джоанны, что, мол, всё дело случая, Гребенщикову не повезло, но могло и повезти, - прекраснодушие в комбинации с лукавством . На самом деле этот вопрос рифмуется с тем, что задают люди, далекие от детей декабря и прочих пасынков судьбы: а могла ли перестройка пойти другим путем, а российское общество не потерять свободу? В том замысле, который осуществился при создании Рок-клуба, а потом распространился в виде декораций свободы и независимой конкуренции в политике и экономике, как мимикрия иглы Кощея, это не было предусмотрено. Правильное соотношение нового и старого, дабы старое выглядело как новое из чистки, и есть тот эксперимент, который сначала провели в холодном застойном Ленинграде, а потом распространили на всю шестую. Он вышел на свет из народа, он вышел и упал на снег.
Свежие комментарии